Неточные совпадения
По всем его словам выходило, что дети в играх только подражают теперь тому, что
делают взрослые.
— Вы — как гимназисты. Вам кажется, что вы
сделали революцию, получили эту смешную вашу Думу и — уже
взрослые люди, уже европейцы, уже можете сжечь учебники, чтоб забыть, чему учились?
Вслушиваясь в беседы
взрослых о мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в тоне этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о том, чего не следовало
делать. И, глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и она говорить так же?
— Нет, — как он любит общество
взрослых! — удивлялся отец. После этих слов Клим спокойно шел в свою комнату, зная, что он
сделал то, чего хотел, — заставил
взрослых еще раз обратить внимание на него.
Ему хотелось преодолеть недружелюбие товарищей, но он пытался
делать это лишь продолжая более усердно играть роль, навязанную
взрослыми.
Смотрит ребенок и наблюдает острым и переимчивым взглядом, как и что
делают взрослые, чему посвящают они утро.
Она не знала, что ей надо
делать, чтоб быть не ребенком, чтоб на нее смотрели, как на
взрослую, уважали, боялись ее. Она беспокойно оглядывалась вокруг, тиранила пальцами кончик передника, смотрела себе под ноги.
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая; при
взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы
делать этого, а тогда почему было не
сделать? ребенок ведь не понимает! и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле!).
Не знаю, какие именно «большие секреты» она сообщила сестре, но через некоторое время в городе разнесся слух, что Басина внучка выходит замуж. Она была немного старше меня, и восточный тип
делал ее еще более
взрослой на вид. Но все же она была еще почти ребенок, и в первый раз, когда Бася пришла к нам со своим товаром, моя мать сказала ей с негодующим участием...
Стабровского приятно поразило то внимание, с каким ухаживала за ним Дидя. Она ходила за ним, как настоящая сиделка. Стабровский не ожидал такой нежности от холодной по натуре дочери и был растроган до глубины души. И потом Дидя
делала все так спокойно, уверенно, как совсем
взрослая опытная женщина.
Стабровский никогда и ничего не
делал даром, и Устенька понимала, что, сближаясь с Харченкой, он, с одной стороны, проявлял свою полную независимость по отношению к Мышникову, с другой — удовлетворял собственному тяготению к общественной деятельности, и с третьей — организовал для своей Диди общество содержательных людей. В логике Стабровского все в конце концов сводилось к этой Диде, которая была уже
взрослою барышней.
Допустим, что мужчины заняты на каторжных работах, но что же
делают 80
взрослых женщин?
— Эй, Иохим, — сказал он одним вечером, входя вслед за мальчиком к Иохиму. — Брось ты хоть один раз свою свистелку! Это хорошо мальчишкам на улице или подпаску в поле, а ты все же таки
взрослый мужик, хоть эта глупая Марья и
сделала из тебя настоящего теленка. Тьфу, даже стыдно за тебя, право! Девка отвернулась, а ты и раскис. Свистишь, точно перепел в клетке!
Павел Одинцов тоже усвоил эти мысли Ситанова и, раскуривая папиросу приемами
взрослого, философствовал о боге, о пьянстве, женщинах и о том, что всякая работа исчезает, одни что-то
делают, а другие разрушают сотворенное, не ценя и не понимая его.
— Господи, она уже
взрослая! — сказал он. — Когда я уезжал отсюда в последний раз, пять лет назад, вы были еще совсем дитя. Вы были такая тощая, длинноногая, простоволосая, носили короткое платьице, и я дразнил вас цаплей… Что
делает время!
Гарвей протянул руки, и в то же мгновение она осталась пуста. Полустертая акварель прыгала из рук в руки;
взрослые стали детьми; часть громко смеялась, плотоядно оскаливаясь; в лицах иных появилось натянутое выражение, словно их заставили
сделать книксен. Редок презрительно сплюнул; он не переваривал нежностей; многих царапнуло полусмешное, полустыдное впечатление, потому что вокруг всегда пахло только смолой, потом и кровью.
В семье им гнушались, стыдились его; крестьянские мальчики дразнили его, даже
взрослые мужики
делали ему всякого рода обиды и оскорбления, приговаривая: «Юродивого обижать не надо, юродивый — божий человек».
Маша никак не может понять, отчего все так стоят за барыню, и почему ее все боятся: «Она ведь одна, а нас много; пошли бы все, куда захотели, — что она
сделает?..» Такие детские рассуждения, ставящие в тупик
взрослого человека, чрезвычайно часто случается слышать; они общи всем детям [, которых не совсем забили при самом начале развития].
Так говорят и дети, и
взрослые, и старики, а никто не знает, проживет ли он до вечера. Про все эти дела мы не можем знать, доведется или не доведется нам
делать их, не помешает ли смерть.
То, что
делает животное, то, что
делает ребенок, дурачок и иногда человек
взрослый под влиянием боли и раздражения, то есть огрызается и хочет
сделать больно тому, кто ему
сделал больно, это признается законным правом людей, называющих себя правителями. Разумный человек не может не понимать того, что всякое зло уничтожается противным ему добром, как огонь водой, и вдруг
делает прямо противоположное тому, что говорит ему разум. И закон, будто бы произведение мудрости людей [?], говорит ему, что так и надо.
— Я не сомневаюсь в этом, — сухо уронила она, — потому что самый маленький ребенок должен понимать тех, кто
делает ему добро. А ты далеко не ребенок, Нина, тебе скоро шестнадцать лет, ты уже
взрослая барышня. Другие в твои годы здесь, на Кавказе, давно замужем.
Слезли с забора мальчишки и разбежались врассыпную. Разошлись и
взрослые, что от нечего
делать глазели еще на дом Марка Данилыча, ровно на диковину какую.
— Вот вам и дите несмышленое! A как дело-то оборудовал, хошь и
взрослому в пример. Небось, наш генерал Егорья за такое дело пожалует. И разведку
сделал, и коня из-под носа y этих ротозеев сцапал, и от погони ушел… A самого от земли не видать.
Все это сразу припомнил, стоя над спящей Милицей капитан Любавин и мысль воспользоваться снова услугой этих «дитятей», как называли этих двух юных разведчиков в их отряде, осенила голову их начальника. Разумеется, то, чего не
сделают взрослые —
сделают эти дети. Они незаметнее, чем кто-либо другой, проникнут в селение и разведают о числе неприятельских сил. Только бы дать им отоспаться хорошенько, запастись свежими силами и бодростью духа, так необходимыми в это тяжелое боевое время.
— Не грусти, папа, — вырвалось у меня твердо, как у
взрослой, и, поцеловав его еще раз, я добавила,
сделав над собой усилие, чтоб не разрыдаться...
Началось дело. Сидение в карцере длилось больше двух недель. Допрашивали,
делали очные ставки, добивались того, чтобы он, кроме Зверева, — тот уже попался по истории с Виттихом, — выдал еще участников заговора, грозили ему, если он не укажет на них, водворить его на родину и заставить волостной суд наказать его розгами, как наказывают
взрослых мужиков. Но он отрезал им всего один раз...
А главное, это
делало взрослым.
Если бы боги сотворили людей без ощущения боли, очень скоро люди бы стали просить о ней; женщины без родовых болей рожали бы детей в таких условиях, при которых редкие бы оставались живыми, дети и молодежь перепортили бы себе все тела, а
взрослые люди никогда не знали бы ни заблуждений других, прежде живших и теперь живущих людей, ни, главное, своих заблуждений, — не знали бы что им надо
делать в этой жизни, не имели бы разумной цели деятельности, никогда не могли бы примириться с мыслью о предстоящей плотской смерти и не имели бы любви.
Ответ же мой на третий вопрос, — как
сделать, чтоб нужда не повторялась, состоит в том, что для этого нужно, не говорю уже уважать, а перестать презирать, оскорблять народ обращением с ним, как с животным, нужно дать ему свободу исповеданья, нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, а не произволу земских начальников; нужно дать ему свободу ученья, свободу чтенья, свободу передвижения и, главное, снять то позорное клеймо, которое лежит на прошлом и теперешнем царствовании — разрешение дикого истязания, сечения
взрослых людей только потому, что они числятся в сословии крестьян.
И это
делает его немножко старым, как-то дурно, по-взрослому настроенным, но зато необыкновенно сообразительным, умным и важным.
Если уже говорить про это безобразие, то можно говорить только одно: то, что закона такого не может быть, что никакие указы, зерцала, печати и высочайшие повеления не
сделают закона из преступления, а что, напротив, облечение в законную форму такого преступления (как то, что
взрослые люди одного, только одного, лучшего сословия могут по воле другого, худшего сословия — дворянского и чиновничьего — подвергаться неприличному, дикому, отвратительному наказанию) доказывает лучше всего, что там, где такое мнимое узаконение преступления возможно, не существует никаких законов, а только дикий произвол грубой власти.
Если самые обыкновенные, неуклюжие, но речистые свахи так часто и так легко обольщают и морочат людей
взрослых и иногда даже людей очень опытных, прошедших школу жизни, то есть ли что-нибудь трудного в том, что названного типа «присыльная тетка» свертит с толку и
сделает все что захочет с девочкою — с существом еще юным и малоопытным?